Она не узнавала свой голос. На экране воображения проносились картинки, своего рода отчет о семилетнем пребывании Лизы на этой земле. С того мига, как она родила ее в стокгольмском роддоме в чудесный, искрящийся солнцем и снегом февральский день, и до последнего раза, когда она ее видела: на лестничной площадке у Улы.
– Я очень люблю тебя, Лиза.
– И я тебя люблю, мамочка.
Эва заплакала, но тут же взяла себя в руки. Она почему-то решила, что Клингберг собирается продолжать разговор, сказать что-то еще. Вместо этого послышались короткие гудки.
Он ехал по Е-4 вдоль Веттерна. Висингё был похож на картонную модель острова, плывущую по озеру неизвестно куда. Движение спокойное, главным образом фуры. Нежно-зеленые откосы берегов.
Не доезжая Гренны заехал на стоянку и съел захваченные бутерброды. Тонированные стекла внушали обманчивое чувство безопасности.
Прокатную машину он должен оставить в Мальмё, просто бросить ключи в специальный ящик в прокатной конторе «Герц» – лучше не встречаться с людьми. Сейчас это очень важно – не быть узнанным.
Во внутреннем кармане пиджака лежал паспорт, выданный российским консульством в Стокгольме на имя Игоря Либермана. Журналист, родился в Ростове в том же году, что и он сам. Билеты на самолет куплены на то же имя. Если кто-то начнет задавать вопросы, будет отвечать по-русски.
Чемодан в багажнике упакован для отпуска – никаких сомнений не вызовет. Одежда, туалетные принадлежности, толстая туристическая брошюра «Доминиканская Республика». И миниатюрный спутниковый телефон, чуть больше спичечной коробки. Можно звонить откуда хочешь, хоть с Южного полюса. Так сказала Эва, раздобывшая это чудо техники где-то в тайниках оперативного отдела своего всемогущего управления.
Рядом, на пассажирском сиденье, лежал паке – маленькая тряпичная фигурка. Зачем-то взял ее с собой.
Он проехал Хускварну и Йончёпинг – почти слившиеся в один города, но продолжающие гордо носить древние названия, каждый свое. Тщательно соблюдал скоростные предписания. Включил радио – на тот случай, если будут передавать дорожную информацию.
Посмотрел на уровень топлива – машина очень экономична. Осталось около двух третей, до Мальмё доедет без заправки.
Дорога как-то сразу потемнела – он въехал в бесконечные еловые леса в Смоланде.
К северу от Вернаму на дороге стоял полицейский патруль. Данни сжался – явление не такое частое, может, его уже каким-то образом выследили? Машина и два мотоцикла. Он рефлекторно отпустил газ и долго поглядывал в зеркало заднего вида – не погнались ли они за ним.
Он справится. Сделает все, что требуется. Выйдет в Аэропорто Лас Америкас, найдет некую контору проката машин и получит дальнейшие инструкции. Тем временем Эва и Йорма будут искать девочку. А потом? Какая цель? Этого он понять не мог, как ни старался.
В половине второго он припарковал машину на вокзале в Мальмё, бросил ключи в щель и пошел в зал. Осмотрелся, нет ли переодетых полицейских. Как будто бы нет. Все спокойно.
Эресундский поезд уже подан к перрону, если верить табло. Скоро можно будет немного расслабиться, только бы переехать на датскую сторону моста. Данни сел у окна, увидел забытую кем-то газету, сделал вид, что обрадовался, и стал читать. Поезд плавно двинулся. Кондуктор, даже не взглянув на него, прокомпостировал билет. Никаких таможенников – они отслеживают движение с датской стороны.
Поезд выполз на Эресундский мост. День выдался изумительный. Глубокая синева неба на горизонте плавно переходила в нерезкую розоватую дымку, как это всегда бывает, когда смотришь с высоты. Отсюда море казалось гигантским полотнищем черно-зеленого жатого ситца, кое-где исчерченного неподвижными белыми барашками пены.
Поезд остановился в Каструпе. Он старался не смотреть на входящих пассажиров, ушел в себя, равнодушно поглядывал в окно.
Вдруг Данни вспомнил давнюю поездку в Копенгаген в начале нулевых, в самое жуткое для него время. С ним был паренек из Упсалы. Они должны были захватить в Вестербру партию героина и перевезти в Швецию. Катцу предназначалась роль приманки. По дороге назад он должен был сесть через пару рядов от напарника, и если таможенники надумают, как они это часто делали, провести выборочный контроль, то выберут именно Катца – откровенный наркоман. По замыслу, на молодого клерка в костюме, листающего Financial Times с атташе-кейсом на коленях, они даже не посмотрят.
И что он за это получил? Пятнадцать граммов героина? Что ж, больше он и не стоил в те времена.
В два часа поезд остановился в Ховебангордене. Катц поднялся на эскалаторе в кассовый зал и купил билет до Гамбурга. Тайминг рассчитан до минуты. До отлета самолета с Фюльсбюттеля осталось семь часов.
Целую вечность Эва не была в конторе. Она шла по коридору в свой кабинет, стараясь не обращать внимания на удивленные взгляды коллег. Из конференц-зала голоса: «Это же глаза вылезут – время прохождения девяносто дней, они там совсем оборзели, в финансовой инспекции…»
Эва плотно закрыла за собой дверь и включила компьютер. Первым делом – почта из Правового отдела. Ничего спешного. А вот и ответ из лондонского отделения Интерпола. Виргинские острова продолжают ускользать от прямого ответа, выяснить, кому принадлежит банковский счет, куда были переведены пятьдесят миллионов, удастся в лучшем случае через полгода.
Она прокрутила входящие. Четыре сообщения от Даниельссона. Хочет встретиться, но позвонить, очевидно, не решается. Прочитала последнее: надеется, что здоровье ее идет на поправку, предлагает поужинать в китайском ресторане, когда она выйдет на работу… и… так… несравненная утка по-пекински… вот. Хочет поделиться, как продвигается дело об убийстве Ангелы Клингберг.