В восемь вернулась домой. Все до единого патрули искали Лизу. Один из следователей обзвонил все больницы – безрезультатно. Она даже не могла определить – принесло это облегчение или, наоборот, усилило тревогу. Потому что она знала: с каждой минутой уменьшаются шансы найти Лизу живой.
И наконец, раздался звонок. Она будто ждала его, будто знала заранее, что ей позвонят. И еще она знала, что запомнит все мельчайшие детали, все события этого дня, потому что есть вещи, которые врезаются в память навсегда.
С той минуты, как она вернулась домой, она ни разу даже не взглянула на Катца. Рассказала, что случилось, что ей известно. Она вообще никому не могла смотреть в глаза, и особенно Катцу – мужчине, с которым она несколько часов назад кувыркалась в постели, а ее дочь… а тем временем ее дочь…
Только Ула. Только Ула мог ее понять, вражда ушла, их объединило безграничное горе.
Она не хотела, чтобы Катц был здесь. Хотела, чтобы ее оставили в покое. Принять две таблетки имована, уснуть химическим, без сновидений сном, а потом проснуться – и окажется, что все это страшный сон.
Нет, это не сон. Это только начало, подумала она, беря в руку мобильник, как берут ядовитую змею.
– Эва Вестин?
Она знала, что это он, хотя никогда раньше не слышала его голоса.
– Мы когда-то встречались… давным-давно. Правда, ты вряд ли запомнила ту встречу. И еще раз, совсем недавно, на вилле, где я вырос, хоть ты меня и не видела.
Груббхольмен. Он намекает на Груббхольмен и на виллу в Юрхольмене. Голос совершенно нормальный, без нажима. Как у телефонного коммивояжера, навязывающего очередной мобильный абонемент: спокойный, профессионально приветливый.
– Что ты хочешь?
– Подожди немного. Сейчас объясню.
– Я хочу поговорить с Ли…
Она не смогла выговорит фразу до конца – не хватило воздуха. Опустилась на кровать с прижатым к уху телефоном. Катц стоял рядом. Эва знала, что он тут же догадался, с кем она говорит, и это было хуже всего.
– С Лизой все в порядке. За нее не беспокойся. Она сейчас спит.
– Что ты от меня хочешь?
– Во-первых – никому не слова, что я тебе звонил. Ни Лизиному отцу, ни, само собой, полиции. При таком условии мы сможем договориться.
– Я хочу с ней поговорить. Разбуди ее.
– А во-вторых, терпеть не могу, когда меня прерывают. С этой минуты ты будешь говорить, только когда я тебя попрошу. Молчи и слушай. Поняла?
– Да.
– Хорошо. Ты получишь Лизу, только мне нужно кое-что взамен…
Эва молчала. Заставила себя молчать.
– Мне нужен Катц. Почти уверен, что он где-то поблизости. Могу я с ним поговорить?
Эва резко протянула трубку Катцу. В эту секунду она его ненавидела. Почему он опять появился в ее жизни? Как она могла позволить себе вляпаться во всю эту чудовищную историю?
Катц взял трубку с чувством, что находится где-то вне своего собственного тела.
– Да, – сказал он негромко. – Это я.
Молчание. Только дыхание Клингберга. Потом голос, который он уже успел подзабыть за четверть века.
– Данни? Не вчера это было.
Данни промолчал – что на это скажешь?
– Можешь присесть? Возьми бумагу и ручку, я должен дать тебе кое-какие инструкции.
Катц подошел к столу с компьютером, вытащил из принтера лист чистой бумаги. Достал из кармана ручку.
– Я готов.
– Никакой спешки, Катц. Я тебе верю. Помнишь? Единственный человек, которому я по-настоящему верил…
Опять эти слова, чуть по-другому сказанные… они ему опять напомнили что-то, только он не мог сообразить, что именно.
– Нет, – сказал он вслух. – Не помню.
– Нет? Тогда слушай. У меня здесь девчонка Эвы. И я готов обменять ее на тебя.
Клингберг замолчал. Данни слышал только его дыхание. И где-то в глубине комнаты – заспанный детский голосок, который тут же затих, – видимо, Клингберг перешел в другую комнату. Голос его изменился, скорее всего, он теперь стоял в каком-то очень тесном помещении, рядом со стеной.
– Что я должен сделать?
– Я хочу, чтобы ты полетел в Доминиканскую Республику. Ты должен там быть, самое позднее, через три дня.
– Я в розыске.
– Это твоя проблема, не моя. Сейчас… – Он снова замолчал. Тишина. Катц представил, как страшно маленькой девчушке в обществе этого психопата… – Сейчас двадцать два ноль пять. Разница во времени минус шесть часов. Значит, ты должен быть на месте, самое позднее, в шестнадцать ноль пять ровно через три календарных дня.
– Не получится.
– Все получится. Импровизируй. На месте получишь дальнейшие инструкции. В прокатной конторе на твое имя будет заказана машина.
Опять детский крик: «Папа!» – Клингберг, очевидно, вернулся на старое место.
– Лиза проснулась, – сказал Джоель ласково. – Хочешь поговорить с мамой, Лиза? Подожди, сейчас она подойдет.
Не дай бог, опять начнет заикаться. Надо держаться. Ради Лизы надо держаться.
Она обеими руками прижала мобильник к уху.
– Девочка моя любимая, это мама. Слушай внимательно. Что бы ты сейчас ни думала, все будет хорошо. Обещаю. Все будет хорошо.
Лиза дышала, как набегавшаяся собачонка.
– Успокойся, маленькая, это важно. Попробуй дышать. Как всегда. Ничего страшного. Обещаю. Я твоя мама, и ты должна мне верить.
Лиза, как ей показалось, немного успокоилась.
– А где ты, мама?
– Дома. У себя дома.
– А мои вещи целы? Нашла бакугана?
– Нашла. Здесь все, как всегда. Я прибрала твою комнату, там теперь очень хорошо. Увидишь, когда придешь.
Лиза тихонько заскулила, как от боли.
– Я не хочу здесь жить, мамочка.
– Я знаю.
– А что теперь будет?
– Ничего не будет. Скоро увидимся, тебе можно будет поехать домой. Может быть, не сразу, но в конце концов – обязательно. Обещаю. Не знаю, удастся ли нам еще поговорить по телефону, но главное – думай о приятном. О чем-нибудь очень приятном.